Я бы не хотел видеть свое лицо на журнальной обложке.
Я практически вырос в церкви. Мой отец был священником на протяжении 60 лет, и мы молились каждый день. Все наши молитвы заканчивались словами: «Аминь, Бог — это любовь», и в детстве мне казалось, что «Бог — это любовь» — одно слово. Прошло довольно много времени, прежде чем я понял, что именно это значит на самом деле.
Моя мать была очень упрямой. Я делал что-то не так в школе, и они выгоняли меня, чтобы я шел домой. Но она выгоняла меня из дома, чтобы я шел назад в школу.
В детстве я практически не смотрел кино. Мой отец позволял мне ходить в кинотеатр очень редко. «101 далматинец» и «Царь царей» (фильм Николаса Рэя 1961 года, рассказывающий историю Иисуса Христа. — Esquire) — таким был мой дозволенный диапазон.
В каком-то смысле Иисус был радикалом. Вспомните хотя бы, как он изгнал из храма торговцев.
У каждого есть свое призвание. По обеим сторонам конфликта в Ираке есть люди, которые делают то, что делают, руководствуясь религиозными соображениями. И с той, и с другой стороны люди уверены, что Бог — с ними. Кто-то из этих людей потрясающе уничтожает других людей. Что ж, возможно, это его дар.
Я работал на фабрике, был мусорщиком, потом кантовался на почте. Это было не так уж давно. В самый раз для того, чтобы я все еще мог считать себя обычным человеком.
Быть Дензелом Вашингтоном — это очень просто.
Я живу вне тусовки, и из актеров не знаю практически никого. Только тех, с кем доводилось работать.
Я не люблю говорить о кино. Я до сих пор смотрю слишком мало фильмов.
Ты никогда не знаешь — смотрят на тебя или нет. И поэтому всегда стараешься вести себя хорошо. Это лучшее, что тебе дает статус знаменитости.
В Лос-Анджелесе все считают себя звездами.
Я не слишком серьезно отношусь к наградам. Я присутствовал на всех этих церемониях достаточно часто, чтобы понять, что все это ничего не значит.
Люди забывают, что самая большая работа в кино проделывается не перед камерой, а за ней.
Работа актера — это просто способ занять себя в жизни, но не сама жизнь. Жизнь — это семья.
Проблемы наших детей — это почти всегда наша вина.
Отправить своего ребенка служить в Ирак — вот что трудно. А быть одновременно и режиссером фильма, и актером в нем — легко.
Я не знаю, кто я, но мне нравится, как сказала когда-то Джулия Робертс: «Я обычный человек, который делает необычную работу».
Удача — это когда ты оказываешься полностью готов к предоставленной тебе возможности.
Делай то, что ты должен делать сейчас. И тогда ты сможешь заняться тем, чем хотел заняться потом.
Я жалею, что отказался сыграть в фильме «Семь».
Я действительно сыграл многих исторических персонажей, но это, скорее, случайность. У меня нет никакого списка, из которого я постепенно вычеркиваю фамилии. Когда Ричард Аттенборо предложил мне сыграть Стива Бико (известный борец с апартеидом, убитый в 1977 году; главный герой фильма «Клич свободы». — Esquire), я сказал «да». Когда несколько лет спустя Спайк Ли предложил мне сыграть Малкольма Икса (борец за права афроамериканцев, идеолог движения «Нация ислама». — Esquire), я сказал то же самое. Но никакого специального плана у меня не было.
Я мало что запоминаю в подробностях, но одну вещь я помню прекрасно. Когда мы приступили к съемкам фильма «Клич свободы», я вылетел в Зимбабве один. Я вышел из самолета, и в руке у меня был «уокмен», а в «уокмене» была Джанет Джексон. И я подумал: «Ух ты, я в Африке. Вот это жизнь!»
Не хотел бы запомниться как Мистер Биография.
Я актер. Нужно быть жестоким — я буду жестоким.
Очень давно, почти тридцать лет назад, мы снимали фильм про заключенных. Мы приехали в тюрьму округа Кук в Чикаго, и почти целый день я ходил там взад-вперед по коридору и делал грозное лицо — готовился к роли. И вдруг один из заключенных говорит мне: «Ты что делаешь, парень?» — «Пытаюсь вникнуть в роль, — говорю. — Пытаюсь почувствовать характер персонажа». И тогда он, типа: «А зачем ты тогда шатаешься с такой зверской рожей? Знаешь, я здесь уже 57 лет. Когда меня только осудили, пару дней я, наверное, был злым. Но ты же не думаешь, что я все время ходил так, как ты сейчас?» И это был один из лучших уроков, который я получал в жизни: иногда к сложным вещам надо относиться проще.
Любая работа способна показать тебе жизнь, если ты смотришь внимательно. Когда мы снимали «Неуправляемый» (фильм, рассказывающий про потерявший управление поезд. — Esquire), мы побывали в Западной Вирджинии, на западе Пенсильвании и Восточном Огайо. Это чрезвычайно депрессивные места. Когда ты даешь объявление о том, что для массовки тебе требуются 50 человек, к тебе приходят две тысячи. Потому что людям нужна хоть какая-то работа. В одном из городов, где мы снимали, была 70-процентная безработица, и это здорово дает тебе по голове, если ты позволишь себе хоть на секунду задуматься. Ты смотришь кругом, и все, что ты видишь, — это нищета и заброшенные сталелитейные заводы, которые скупают русские.
Самые бедные люди, как правило, самые честные.
Не люблю, когда машинистов называют обычными парнями. Нет ничего обычного в человеке, который способен контролировать сто тысяч фунтов, несущихся на бешеной скорости.
Я снялся в нескольких фильмах про поезда, так что в случае чего могу легко подменить машиниста локомотива.
Я люблю оказываться в новых местах. Но я люблю неожиданность. Я никогда не буду ничего читать про то место, куда отправляюсь. Мне нравится, когда что-то новое обрушивается на меня со всех сторон, а я совершенно не готов к этому.
Нервничать насчет полета на самолете нужно тогда, когда самолет еще на Земле. Как только он оказался в небе, переживать о чем-то уже не имеет смысла.
Когда ты живешь в страхе, в какой-то момент ты просто забываешь, чего именно боишься.
Ты не можешь прожить всю жизнь на солнечной стороне. Тень — это тоже часть жизни. Но сейчас я под солнцем.
Я не знаю, что значит быть успешным. Но я знаю, что такое быть счастливым.
Возраст никогда не казался мне большой проблемой. Кино — это бизнес, где никто не считает твои годы. Только твои деньги. До тех пор, пока ты приносишь студии деньги, они ничего не скажут тебе, даже если ты прикатишь на съемочную площадку в инвалидном кресле без обеих ног. Но я говорю так только потому, что я не женщина. Мужчинам разрешено стареть. А женщинам положено оставаться двадцатилетними.
Я легко могу отрастить бороду, но не стану этого делать. В ней будет слишком много седых волос.
Один мой друг сказал: «Первые 50 лет ты живешь для них, потом 50 лет ты живешь для себя». Мне нравится такой подход, но одна штука насчет старости меня все же пугает: ты начинаешь замечать, как вокруг умирают люди, про которых ты говоришь «он был совсем молодым». Я помню, что сказал так про моего знакомого, который умер в 58 лет от инфаркта. В пятьдесят восемь, да. А ведь когда тебе 20, то кажется, что 58 — это глубокая старость.
Не пытайся устроиться поудобнее и успокоиться на этом. Время от времени полезно что-то рушить.
Ближе к шестидесяти я понял, что готов сыграть в комедии.
Я не смотрел «Аватар» и не собираюсь. Кэмерону не нужны мои деньги, поверьте. Он и без них в порядке.
Сделать фильм, который все ненавидят, — это тоже успех. Вспомните, как люди возненавидели «Страсти Христовы». И посмотрите, как хорошо это сказалось на его сборах.
Если у тебя есть враг — изучай его. Пустая ненависть не ведет тебя никуда.
Сегодня очень сложно быть независимым. Люди хотят знать, кто ты — республиканец или демократ. Других вариантов для них не существует.
Мое главное правило: делай свое дело хорошо и смотри, что из этого получится.
Прежде чем выйти к камере, я всегда делаю сорок глубоких вздохов. И никогда не сбиваюсь со счета.
Мне не интересно анализировать себя.
Есть у меня один повторяющийся сон — о лифте, который ездит горизонтально. Ничего особенного. Просто один очень странный лифт.
Когда я состарюсь, я хочу быть Клинтом Иствудом.
Если ты молишь небеса о дожде, будь готов черпать сапогами грязь.
В детстве все видели ангелов.